Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1870 – 1874
– Да нету у неё на Косой линии знакомых, – отмахнулся слуга, болезненно переживая за хозяина, – да и тот в пенсне. Она вуальку подняла, а господин к губам приложился. Хотел я хозяину доложить, но жалко его стало. Павел Леопольдович в барыне души не чает, а она, – и грязно выругался.
– Так ты говоришь на Косой линии?
– Да, в доме господина Кислицына на втором этаже этот нелюдь обитает.
– Может быть ты его имя и фамилию узнал?
– А то!
– Так как же?
– Василий Венедиктович Вознесенский.
– От кого имя узнал?
– От дворника, вестимо.
– Что можешь ещё добавить?
– Ничего, всё сказал.
– Да, – обернулся Назоров, уже направившийся к выходу, – способен ли господин Корф убить счастливого соперника?
– Что вы? Не способен даже пощёчину дать, а вы говорите, убить!
– Неужели честь дворянина не стал защищать?
– Господин Назоров, могу сказать точно, что Павел Леопольдович не стал бы бегать по улицам с пистолетом и ждать счастливого соперника у дверей дома.
– Благодарю.
Василий Иванович иногда дотошно проверял то, что было сокрыто от пути следствия. Вот и сейчас вместо того, чтобы бросится на поиски указанных перед смертью господином Вознесенским лиц, по его мнению причастных к делу, сыскной агент решил проверить другую сторону медали – личную жизнь покойного. Ведь чем чёрт не шутит, надо проверить всё, а не бросаться борзой за дичью, рассуждал Назоров. И порой был прав.
Разговор с баронессой Корф состоялся только на следующий день. Являться с визитом в дом статского советника не хотелось, итак слуги знают об интересе полиции. Не хотелось бы раньше времени, чтобы этот слух достиг ушей Павла Леопольдовича. Пусть пребывает в неведении относительно взаимоотношений жены и присяжного поверенного Вознесенского. Тем более, что за смертью последнего эта связь прекратилась.
Через горничную Василий Иванович послал записку Ираиде Карповне о крайне важном разговоре, на словах передал, чтобы барыня сама назначила место. Ответ не замедлил ждать, баронесса приглашала к себе на квартиру, муж находился на службе.
Ираида Карповна оказалась миниатюрной женщиной тридцати лет, хотя если бы Назоров встретил её на улице или театре, то с уверенностью мог сказать, что ей не более восемнадцати. Пышная причёска добавляла росту, но всё равно, казалось, что ребёнок хочет выглядеть старше своих лет.
Баронесса зло сверкнула карими глазами и сквозь тонкие алые губы процедила приветствие, ожидая, что скажет сыскной агент.
– Госпожа Корф, – Назоров расправил большим пальцем правой руки ус, – извините за столь внезапное вторжение, но меня привели к вам трагические обстоятельства.
Выражение лица ни на миг не изменилось, только чёрная тонкая бровь взлетела вверх и тут же опустилась.
– Я слушаю вас.
– Вы, видимо, уже знаете о безвременной кончине Василия Венедиктовича Вознесенского? – Сыскной агент не стал ходить вокруг да около.
Глаза женщины потемнели, но не дрогнул ни один мускул.
– Какое отношение имеет названный вами господин ко мне? – Голос звучал спокойно.
– Госпожа Корф, я служу в сыскной полиции, – только теперь крылья носа раздулись и барыня тяжело задышала, – и мне нет надобности говорить загадками, мне известны ваши отношения с господином Вознесенским, – баронесса хотела что—то сказать, но Назоров поднял руку и продолжил, – эта тайна останется между нами. Мне лишь надо выяснить, кто мог убить Василия Венедиктовича.
– Он убит? – Ираида Карповна не стала скрывать чувств и глаза затуманились слёзной дымкой.
– Да.
– Если вы пришли спросить, не причастен ли к этому Павел?
– И это тоже.
Женщина поднесла руки к вискам и помассировала пальцами.
– У меня не укладывается в голове. Как убили Василия Венедиктовича?
– Застрелили.
– Дуэль?
– У дома, в котором он снимал в наём квартиру, подошли на улице и выстрелили.
– Убийца задержан?
– Увы, сбежал.
– Нет, если вы думаете, что это Павел, то смею вас уверить. Он здесь не при чём, поверьте я знаю его уже десять лет и у него не хватило бы смелости на такой подлый поступок. Павел – человек чести, хотя никогда с оружием дело не имел, но вызвал бы господина Вознесенского, – Ираида Карповна говорила так искренне и с таким обаянием, что сыскной агент попал под влияние этого обаяния.
– Господин Корф не знал о вашем… – Василий Иванович запнулся, – увлечении?
– И даже не догадывался.
– Как бы Павел Леопольдович поступил, если бы получил известие о вашем увлечении.
– Просто бы не поверил, – по лицу женщины скользнула улыбка.
– Хорошо, тогда скажите, Василий Венедиктович говорил ли когда—нибудь об угрозах или чём—нибудь подобном?
– О нет, вы, наверное, не знали господина Вознесенского. Он никогда бы не признался в чём—то подобном, тем более женщине, – и добавила совсем слышно, – которую любил, – и тень утраты скользнула по лицу Ираиды Карповны. Только теперь Василий Иванович заметил, что черты женщины изменились и года брали своё.
– У Василия Венедиктовича есть в столице близкие приятели?
– Нет, хотя он и был очень общительным, но близко к себе никого не допускал.
– Разрешите откланяться, не буду вам более докучать своими вопросами.
Сыскной агент не привык полагаться только на полученные сведения от одного человека, ведь, как напутствовал Путилин, всякое действие и слово должно быть подтверждено, хотя бы ещё одним свидетельством, иначе на веру брать нельзя. Можно ошибиться.
В судебной палате, при которой состоял присяжный поверенный Вознесенский, о нём отзывались с уважением, как о хорошем знатоке своего дела и прекрасном человеке. Да, близких друзей не было, а вот приятелей, хоть отбавляй. Хлебосольный хозяин, которому доставляло удовольствие заботиться о других. О даме сердца никто сказать ничего не мог, только пожимали плечами. Дам не сторонился, но близких отношений избегал. Последнее дело, которым он занимался, о злоупотреблениях в Земельном банке.
– Сельский старшина Вавилов, какого вспомнить не можете, и член Петербургской городской управы Новосельцев говорите, – вспоминал один из чиновников, наморщив лоб, – с полгода тому Василий Венедиктович ими занимался, речь по—моему шла о земельном участке и довольно приличной сумме денег. Господа выступали ответчиками и дело проиграли. Но чтоб угрожать? Такого от господина Вознесенского не слышал и не жаловался он. Нет, не было.
Действительно, сельский старшина Вавилов и господин Новосельцев дело проиграли и вынуждены деньги в сумме пяти тысяч триста двадцать два рубля шесть копеек и земли сколько-то там десятин вернуть некоему Федяйкину. Переговорил Назоров и с последним, который проживал на том же Васильевском острове, что и убитый.
– О! – Улыбался пыщущий довольствием Егор Ефимович. – Конечно же жаль господина Вознесенского, но се—ля—ви, как говорят лягушатники, – и теперь рот скривился.
– Всё—таки убит человек, – вставил Василий Иванович.
– Что с того? – Пожал плечами Федяйкин. – Что я должен страдать по поводу кончины каждого встречного?
– Но о же…
– Господи, Василий Иванович, увольте меня от лишних слов. Вознесенский сделал своё дело, за которое получил немалые деньги, так что наши отношения на этом исчерпались Вот если бы новая тяжба, вот тогда бы я вновь обратился к Вознесенскому и не более того.
– Хорошо, пусть будет так, но вам, лично, угрожали Новосельцев и Вавилов?
– Господи, что не скажешь в сердцах? Иной раз говорим, я б тебя убил, но не воспринимаем слова всерьёз?
– Вы правы.
– Так что, господин сыскной агент, ищите убийцу в частной жизни присяжного поверенного, тем более что он был вдов.
– Годы…
– Бросьте вы! Годы, – Федяйкин хмыкнул, – мой родитель меня народил в шестьдесят три. А вы говорите годы!
Надо отдать должное, Егор Ефимович был в чём-то прав, но и слова присяжного поверенного о том, что к удачному покушению причастны проигравшие судебный процесс Вавилов и Новосельцев, отбрасывать нельзя.
Сыскные мероприятия – это не ежедневное следствие по одному и тому же делу, а постоянный розыск по многим преступлениям и вот сейчас к удавшемуся покушению на убийство Вознесенского Василий Иванович вернулся через три дня.
О статском советнике Корфе, председателе Губернской Земской Управы, отзывались в превосходных красках: и умён, и добропорядочен, и заботлив, и ко всему прочему честен, о чём не скажешь про членов Управы. Оказалось с лёгкой руки Павла Леопольдовича Федяйкин ввязался в тяжбу с Вавиловым и Новосельцевым, которые, как добавляли шёпотом, предлагали барону немалые деньги, чтобы тот закрыл глаза и не вмешивался в дело.
